Париж..., а затем – многоточье...

                  Кирилл Ривель
Париж..., а затем – многоточье...
Сидишь на окраине ночи
И ждешь во тщете Мнемозину,
Как бедный Пьеро – Коломбину.
Пьеро – это Пьер по-французски...
А бабы – везде трясогузки...
Пардон, я сказал: вертихвостки! –
Каштаны вокруг иль березки...
Там могут быть пальмы и розы...
Угрозы, презенты и слезы...
Ведь, бабы, чем дальше – тем ближе...
А ты о каком-то Париже –
Земном, entre nous, Парадизе,
Сиренево-сером капризе,
Где мутная, грязная Сена,
И баржи у каменных стенок...
И древних мостов силуэты
Меж двух берегов этой Леты,
Менявшей названья стократно,
Но, все ж, не текущей обратно...
Париж надо видеть глазами.
Он – не уловим, словно память.
Он – вечен и празднично молод...
Увы! На душе твоей холод,
Извечный Пьеро! Коломбина
Уйдет, как всегда, к Арлекину!
Не ты – главный шут балагана...
Химерой с высот Нотр-Дама,
Невидимый с улиц столичных
(чьи судьбы тебе безразличны)
Ты видишь изнанку причины...
А люди пусть смотрят картины...
Париж... а затем – многоточье...
И вкус умирающей ночи
С души выливается в строки...
Химеры, увы, одиноки!
И что им – Париж и людишки,
Что пишут картины и книжки...
Стихи сочиняют, тем паче!...
... А, в общем, все было иначе!
И я пробродив по Парижу,
Постиг нотрдамскую крышу...
Отсюда – химеры, гордыня,
И глас, вопиющий в пустыне!
Ведь, Вы ожидали другого?
Не вышло хвалебного слова!
Забыл... в голове мешанина...
К другому ушла Коломбина...
В "Лидо", "Мулен Руж"? Я не знаю...
Я просто Париж вспоминаю,
Как праздник сиреневой тени...
Окурки кружатся по Сене...
Дома светло-серого камня...
Мерло в неграненом стакане...
Иль, с хрустом, клинок о колено,
Как праздник уставшего Хема?

29 декабря 2003