Вот лист...

Вот лист. Он чист. 
                  Он гол. 
                         Он извлечён.
Он бледен пред последним испытаньем.
Сосуд для тайн, он сам - слепая тайна,
нечуждый чарам белоснежный чёлн.
Сосна, 
           берёза 
                      или, может, клён?
Кем был он в прошлой жизни – 
                             дубом, 
                                   елью?
Какие птицы ему песни пели? 
Какие ветры шелестели в нём?
Он в неге жил? 
Иль, может, в маяте?
И кто – наивный праведник иль грешник –
тот путник был, которому он нежно
дарил свою узорчатую тень?..
Теперь, пилой от жизни отсечён,
он мёртв, 
         безлик, 
                он хладен и размерен,
посредством целлюлозных машинерий
в стандартный "офис пейпер" превращён. 
И ждёт его теперь последний путь, –
унылый путь, 
            пустынная дорога,
предельно удалённая от Бога,
с которой не сойти и не свернуть.
Он обречён на повседневья плен, 
на канцелярья буднишную мерзость,
на плоскость, 
             на скалярность, 
                            одномерность,
на пустоту, 
           забвение 
                   и тлен...
Но выход есть! 
В кромешной пустоте
есть слабый вздох надежд на Воскрешенье, -
сквозь светлый огнь высокого горенья - 
к залитой солнцем горней высоте.
Есть два пути листу не пасть на дно,
не сгинуть, 
           не пропасть, 
                       не кануть в Лету.
Есть два пути – 
отдать тот лист Поэту
иль сжечь в огне.

Что, впрочем, - всё одно...