Сорок девять дней

                  Владимир Высоцкий

Суров же ты, климат охотский,
Уже третий день ураган.
Встает у руля сам Крючковский,
На отдых - Федотов Иван.

   Стихия реветь продолжала,
   И тихий шумел океан,
   Зиганшин стоял у штурвала
   И глаз ни на миг не смыкал.

Суровей, ужасней лишенья,
Ни лодки не видно, ни зги.
И принято было решенье,
И начали есть сапоги.

   Последнюю съели картошку,
   Взглянули друг другу в глаза,
   Когда ел Поплавский гармошку,
   Крутая скатилась слеза.

Доедена банка консервов
И суп из картошки одной,
Все меньше здоровья и нервов,
Все больше желанья - домой.

   Сердца продолжали работу,
   Но реже становится стук,
   Спокойный, но слабый Федотов
   Глотал предпоследний каблук.

Лежали все четверо в лежку,
Ни лодки, ни крошки вокруг,
Зиганшин скрутил козью ножку
Слабевшими пальцами рук.

   На службе он воин заправский,
   И штурман заправский он тут.
   Зиганшин, Крючковский, Поплавский
   Под палубой песни поют.

Зиганшин крепился, держался,
Бодрился, сам бледный, как тень,
И то, что сказать собирался,
Сказал лишь на следующий день:

   "Друзья!" Через час: "Дорогие!"
   "Ребята! - Еще через час, -
   Ведь нас не сломила стихия,
   Так сломит ли голод нас?

Забудем про пищу, чего там,
А вспомним про наших солдат..."
"Узнать бы, - стал бредить Федотов, -
А что у нас в части едят".

   И вдруг - не мираж ли, не миф ли -
   Какое-то судно идет,
   К биноклю все сразу приникли,
   А с судна летит вертолет.

Окончены все переплеты,
Вновь служат, - что, взял, океан? -
Крючковский, Поплавский, Федотов,
А с ними Зиганшин Асхат.