Юрий (Георгий) Аделунг
Колёс ритмичные слова.
Ночь в убаюканном вагоне
С табличкой "Абакан-Москва".
Рубашки, ватники, погоны,
Блеск глаз и запах перегара,
Пустых бутылок батарея,
На коже, чёрной от загара,
Татуировок галерея,
И ноги в штопаных носках,
За переборкой храп соседа.
В вагоне "Абакан-Москва"
Веду с попутчиком беседу.
Седая прядь прилипшая ко лбу:
"Я пьян, дружок, но я тебе не лгу!
Ткни пистолет тебе к виску,
Скомандуй: "Прыгай в ночь!"
— Ведь прыгнешь!
Я прыгнул... В зоне по свистку
Встаёшь, работаешь и дрыхнешь,
Три года... Только попадись
Мне тот майор со старшиною,
Что заработать собрались
На мне погодой проливною.
А ты, попробуй, откажись!
С начальством в армии не спорят.
Ты не был в армии, кажись?
Вот то-то, брат! Хлебнул бы горя!
Хороших много знал ребят:
Не вынесли армейской жизни.
В то время, как у нас твердят
О счастье, правде, коммунизме,
Ведь никому заботы нет,
Что вдруг, не вынеся придирок,
Возненавидя белый свет,
Солдат повесился в сортире.
Я два с немногим прослужил,
Осталось мне служить пол года,
Но старшина мне удружил,
Заставил ехать в непогоду.
Майор не лучше старшины!
Не вздумай попросить участья!
Делили выручку они
За левый рейс на пару часто.
Дорога там была одна —
По ней-то днём проехать страшно!
Содрал с людей тот старшина
По пять рублей с братка в загашник,
Их тридцать душ — поверх брезент,
А дождь, как бешеный колотит,
Вот, братец, думаю, презент!
Откажешься — живьём проглотят,
А старшина глядит в упор:
"Вези, не то пущу на ветер!"...
Махнул рукой, завёл мотор
И тронул с места студебеккер.
Кусок дороги вырывают
Дождём политые лучи
Стекла протёртая кривая,
Где дворник яростно стучит,
Срывая липнущие брызги
С кусочка чистого стекла...
И вдруг обрыв — покрышек визг,
Земля куда-то потекла...
Эх, знал бы ты, что в этот миг
Я перечувствовал в кабине,
Когда сползать стал грузовик,
Буксуя в хлюпающей глине.
Но я, заметь, не бросил их,
Кто за моей сидел спиною,
Мог выскочить, а остальных
В обрыв сто саженей длиною...
Обвала гром, надсадный крик,
Металла лязганье о камни...
Сорвался в пропасть грузовик,
В баранку впился я руками —
Как будто что-то сделать мог,
Когда машина вниз валилась!
Такое, брат, тебе не снилось," —
Вздохнул попутчик и замолк.
Неутомимые колёса
Всё так же монотонно били.
Прикуривая папиросу,
Спросил я: "Что же дальше было?"
И вытирая пот платком,
Ответил мой попутчик хрипло:
В больнице я узнал потом —
Семнадцать человек погибло.
А дальше — суд, конвой, вагон:
От скуки, в общем, не задремлешь.
И в трёхнедельный перегон
Одна буханка за всё время.
Буханку ту для нас достал
Один солдатик напоследок.
Я долю есть свою не стал —
Уж лучше подыхать, чем эдак! —
Лицо перекосил смешок:
Кто съел буханку — прогадали:
Наутро — заворот кишок,
В пути шесть зеков дуба дали.
Приехал в тапочках кавказских,
А там мороз под тридцать с лишним.
Бараки, слепленные наспех,
Сквозь щели ветер так и свищет!
Хлебнул я горя там не мало!
Собаки, карцер, вши и стужа...
Жена туда письмо прислала,
Что, мол, нашла другого мужа.
Когда на волю вышел я,
Всем до меня, вон, как до лампы.
Ни шмоток нет, ни кошеля,
Лишь паспорт новенький со штампом.
Штамп хуже всякого клейма!
В месткоме отвечают дружно:
"Что? За спиной у Вас тюрьма?
Таких работников не нужно!"
Так целый месяц прожил я,
Пока на лесосплав не взяли,
И месяц мне взамен жилья
Была скамейка на вокзале.
Но жизнь, она своё берёт,
Уладилось всё понемногу,
Ведь горе, как не дерёт,
А всё же уползёт в берлогу.
1965 |
|
