Аркадий Дубинчик
Я слежу за твоим движеньем, чрезмерно большая птица,
О, мой голубь прекраснокрылый, или даже уже орёл,
Ни наземный суд, ни небесный - не рассмотрят моих петиций,
Лишь дрожит на стекле оконном стеариновый ореол.
Все баллады мои и саги ты в могучем уносишь клюве,
К прометеевому поступку побуждение ощутя,
Я слежу за твоим движеньем, я не против - ведь это к людям,
Но порою вдруг понимаю, что напротив - ко всем чертям.
То героев, а то изгоев, я плыву, вороша гробницы
Узловатым веслом неспешной подистлевшей моей ладьи,
И, в смятенье былых величий, заполняю свои таблицы
Закорючками надоевшей перезревшей своей любви.
Пусть пылают Армагедонны, нечестивцы идут в провидцы,
Состязанья жизни и смерти учащается снова ритм,
Подступающему безумству не оставлю своих провинций
Я, возлюбленный междометий и числительных фаворит.
Вновь под окнами бродит некто в полевом голубом берете
И поёт надрывную песню о всём том, чего не постиг,
В этой песне - то звон мгновений, то прерывистый гул столетий,
И за то, что не подпеваю - несомненно меня прости.
В опалённом подлунном мире всё постыло и опустело,
И лететь или петь со всеми я и рад бы, да не могу.
Только птица на чёрном небе распластала белое тело,
Как усталость в тебя влюблённом воспалённом моём мозгу.
И мне кажется, что порою я и сам - та большая птица,
Я слежу за своим движеньем, даль пронзающий Арион,
Но опять шуршат тараканы, и пустуют мои таблицы,
И дрожит на стекле оконном стеариновый ореол.
25 сентября 1989, Москва |
