Александр Зевелев
Гинук, мой друг! Не дохай мне на бошку.
Ты в ней уже продохала дыру.
В твоей слюне микробы, вошки-блошки,
А это мне, представь, не по нутру.
Ты говоришь, что было бы неплохо
Вдвоем согреть холодную кровать?
Но ты и там – я знаю – будешь дохать,
А потому прошу не приставать.
Ну, неужели не понятно сразу:
Была бы ты в порядке, мы б легли?
Я ж не хочу цеплять твою заразу,
И чтоб меня в диспансер замели.
Бикицер, Соня! Слышь, я не позволю
Остатки моего здоровья красть.
А если ты проявишь злую волю,
Я сотворю тебе такую шмасть,
Такую шмасть, такую шмасть, такую,
Что семь врачей сморкалку не спасут!
При этом я нисколько не рискую:
Меня поймет любой советский суд.
И что ж я, как раввин, тебе толкую?
Бабья полно и я еще не стар!
Найду себе другую, не такую
Сопливую, как сашкин сенбернар.
И что ты воешь, дура-баба Сонька?
Рыдать способна сорок раз на дню!
Я ж только намекнул тебе легонько,
А будет хуже, если объясню.
Уйди, майн либер, буду век обязан.
Что значит: "Ну, куда же я теперь?"
Азохэн вэй, я вами не повязан.
Уйди, чахотка, я закрою дверь.
Через тебя я стал ужастно нервный.
Уйди, оставь незараженным дом.
Не притворяйся местечковой стервой.
Адье, мадам, алейхем вам шолом!
Ты посмотри, как спортилась походка,
Что даже скособочились клеши!
Ты говоришь, что это – не чахотка?
Возможно. Это – сифилис души.
1988 |
