Андрей Ширяев
Татьяне
1
Молчите, боги! Колокол, молчи!
Тебе ли, меднолобому, горланить,
Когда, сникая в судорожной длани,
Чадит бумага в пламени свечи.
Плывет шершавым запахом арчи
И раны открывает на гортани.
Любой из нас - в Елабуге ль, в Елани -
Поныне этих язв не залечил.
Безгрешным недоступно очищенье.
Мой стих, преступный плод ночных сомнений,
Несу тебя к последнему костру.
Но вижу сквозь побеги огнецвета
Как, неподвластны мозгу и перу,
Растут стихи из пламени и света.
2
Растут стихи из пламени и света,
Из первородной глины, что добыл
Господь, когда раба себе лепил,
А создал нарушителя запрета.
Новорожденный стих вздымает ил,
Тревожит слух прилизанных клевретов,
Заправленных в оклады из багета,
Чернеет дрожью выступивших жил.
...но колокол на дальней башне пробил.
Того, кто этой ночью Богом побыл,
Баюкают усталые сычи.
И с яшмой тяжких чаш, налитых смутой,
Вдыхая испарения цикуты,
Ночные обступают палачи.
3
Ночные обступают палачи -
Безглазые, безгубые, глухие;
Прозрачные вытягивают выи,
Сплетая сеть, искусные ткачи.
Я - знаю. Это знание горчит.
- Они ужасны? - Нет. Они немые.
- Тогда - прекрасны? - Нет. Они слепые.
- Они убийцы? - Да. Они - врачи.
Склонившись низко над моим скелетом,
Горячим воском будят мне глаза,
Опутывают сетью и уводят.
Они хотят, чтоб с ними я плясал
Такой же тенью в мрачном хороводе,
И заставляют пить вино сонета.
4
И заставляют пить вино сонета
Тома моих великих мертвецов.
Вот под рукой свивается в кольцо
Лоза, лучом Поэзии согрета;
Вот новая дымится сигарета;
Вот проступает темное лицо,
Но чье - Петрарки, Данта?.. Вот отцом
Дарует Брюсов линию сюжета.
И век, как зверь, глядит в мои зеницы,
Звенят конквистадорские мечи,
Кричат пичуги в клетках птицелова...
Ах, знали бы они - щеглы, синицы -
Как больно Быть - в пакет заклеив Слово,
И капнув плотью восковой свечи.
5
...и капнув плотью восковой свечи,
Оставить оттиск бронзовой печатки;
И не заметить брошенной перчатки.
И рот набить плодами алычи -
Гримасы в оправдание несладкой.
И скудную зарплату получив,
Купить в "стекляшке" водку и харчи
И ночь прожить в объятьях азиатки.
И не желая утром просыпаться,
Торжественно в бессильи расписаться,
Как - равно - и в предательстве своем.
И прах творений высыпать в проем
Окна. Сменить катрены и терцеты
На формулу глотка воды из Леты.
6
На формулу глотка воды из Леты
(О, смертный мой, увы тебе, увы!)
Великая алхимия любви
Не наложила вечного запрета.
Но италийским духом Тинторетто
На ноте напряженной тетивы
Горит, как купол Спаса на Крови,
Как травма в лобной доле от кастета,
Мой символ, не подверженный забвенью.
Мой Бог. Мое Оно. Моя отрава.
Мой страх - шагнуть с пожарной каланчи.
Но запах отрастающей отавы
Поможет сделать шаг. И в просветленьи
Иду бессмертным путником в ночи.
7
В. Сосноре
Иду бессмертным путником в ночи
До светлой кромки утреннего звона,
Где, надломившись в каплях, освеженно
В зрачках утонут тонкие лучи.
И воспарят над миром трубачи.
Их медь размечет в клочья время Оно
И Хронос не срифмуется с Хароном,
И скрипнут на болотах дергачи.
Двенадцать звезд устроят хоровод
И филин, плача, взмоет и склюет
Одиннадцать невызревших, неспетых.
Но та, которой жить и прорасти -
Звезда-полынь - одарит, освятит
Больной тропой российского поэта.
8
"Больной тропой российского поэта..."
О, фраза из разряда идиом!
Над головой - дамокловым мечом -
Боязнь фальшивого признанья светом.
А может быть - наоборот. И где-то
Между седьмым глотком вина и сном
Вдруг чувствуешь, вдруг молишь об одном,
О том... Но решкой падает монета.
Да думаешь ли бешеной рукой,
Когда слюна с кислинкою железа
И целовальное перо у рта?
Когда мечтаешь выболеть строкой
И пред самим собой предстать дантесом,
Измучившись над снежностью листа.
9
Измучившись над снежностью листа,
Открою лбом прохладное пространство.
Уходит мысль. Вползает пустота
С завидным и печальным постоянством.
И желтый выплавляется металл.
И глохнет свет. И с искренним жеманством
Пьяна приходит осень и чиста.
О, эллинство в смеси с раблезианством!
И паутина сменится дождями,
Как проседь загустеет сединой.
И ветвь усыплет землю семенами.
На острие у времени - каленой
Стрелы, увы, отпущенной не мной,
Узнаю, как в окно вплетутся клены.
10
Узнаю, как в окно вплетутся клены -
Руками - человеческой листвой;
И, не смягчив дневное божество,
К его губам прольются кровью кроны.
О, топот ста быков, досель продленный,
Тобой ли продиктовано родство
С быком, что обречен на торжество,
И чудищем у башен Илиона?
И ты стиха попросишь у Предтечи,
И вот с водой речной - его рука.
А ты почувствуешь: вода - горька;
Но - пей, она из той реки, из Речи,
Благодари же, глядя и кляня
Венцами одичалого огня.
11
Венцами одичалого огня
Нас помнят камни очагов забытых.
И, двинувшись на кожаных ремнях,
Осипшей глоткой ставень незабитый
В который раз скрежещет имена
Иных стихов - отпетых и убитых,
Которым в день базарный - грош цена.
Подсудных мне, но дому - подзащитных.
Мои, определенные с рожденья
К распятью на оставшихся крестах -
Не те... Простите смерду прегрешенье,
Когда он вас, уродливых, шептах.
А дом все смотрит в спину с сожаленьем
И сохнущей улыбкой на устах.
12
И сохнущей улыбкой на устах
Подарит ясность некто Провиденье:
Минута, час, столетье - суета.
Мгновение меж ними - вдохновенье.
С отчаяньем прозревшего крота
Грызу листы и корни, рифмы, звенья...
Да будь ты трижды проклято, прозренье,
За кровь у пузырящегося рта!
Кому из гер, афин и афродит
Поэзии моей - мой дар повинен?
О, яблоко, гнилое в сердцевине!
Останусь в ожиданьи новых ид -
И пусть винят меня чужие жены! -
В объятиях судьбы пенорожденной.
13
В объятиях судьбы пенорожденной
Приходит то, чего и сам не ждал,
Над чем пером своим захохотал
Размашисто, вольно и обреченно.
Эй, где вы, казематы лексикона?
До пыли проржавела ваша сталь.
Синоним для Поэзии - Скандал -
Петля на тощей шее гарпагона.
Извивы сыромятного ремня,
Как корни, прорастают из запястий.
И слезы из-под век. И хрип из пасти.
Стиха не породит щенячье счастье,
На тонких ножках к сердцу семеня.
...усну еще до наступленья дня.
14
Усну еще до наступленья дня
Под аккомпанемент воды из крана,
Легчайшим телом впитывая прану
Из воздуха, из глины, из огня.
Мой человек, мой дух, на этой грани
Ты можешь пить, земли не оскверня,
И щек твоих посмертная стерня
Не станет троном будущим тиранам.
И дай мне Бог не пронестись со стоном
Над гулким шереметьевским бетоном.
Стихи мои - убийцы и врачи -
Не нынче, так потом - в грядущем веке
Молю вас: подымите же мне веки!
Молчите, боги! Колокол, молчи!
15
Молчите, боги! Колокол, молчи!
Растут стихи из пламени и света.
Ночные обступают палачи
И заставляют пить вино сонета.
И капнув плотью восковой свечи
На формулу глотка воды из Леты,
Идy бессмертным путником в ночи
Больной тропой российского поэта.
Измучившись над снежностью листа,
Узнаю, как в окно вплетутся клены
венцами одичалого огня.
И сохнущей улыбкой на устах
В объятиях судьбы пенорожденной
Усну еще до наступленья дня.
26.05.1989 - 17.02.1990 |
