Гиви Чрелашвили
В Париже отмороженном темно,
А в баре, где у входа мокрый коврик,
Он пьет сухое терпкое вино
И видит чей-то искаженный облик.
Но вот уже и в баре свет погас,
И он идет походкою паяца
Через туберкулезный Монпарнас,
В котором он решил навек остаться.
И на дешевом порванном холсте
Рисуются изогнутые тени,
Потом глядят на лед неровных стен
Глаза людей, а может, привидений.
Сегодня, заложив в ломбард пальто,
Непризнанный и бедствующий гений
На плоскости отображает то,
Что видится в четвертом измеренье.
Наутро за окном торговца бас
С похмельем вместе будет издеваться,
И ежится январский Монпарнас,
В котором он решил навек остаться.
Он уходил из дома, не спеша,
С желаньем не творить, а вновь напиться,
В четвертом измерении душа
Не для того живет, чтоб быть на лицах.
Любовница его минувших лет,
Им брошенная русская Медея,
Глядит на обнаженный свой портрет,
Написанный безвестным Амедео.
Другую женщину покинет он сейчас,
Безумную в своей печали птицу,
Его уже доставил Монпарнас
В беспамятстве в бесплатную больницу.
Когда его внесли в убогий дом
И в саван, как и должно, обернули,
Играл такой же нищий под окном
Такого же бессмертного Карулли.
2001 |
