Сергей Вальков (Лещина)
Потонули в любви мои братья по духу и прозе,
из которой рождались стихи на нездешнем морозе,
короли афоризмов, джазовые аристократы,
для которых я, кажется, так и не стал младшим братом.
Чья-то кровь с молоком еще бродит у царственной бронзы
по фольклорным названьям кофеен, харчевен, и - снов.
Я - ничей. Я - случайный снежок, уцелевший под солнцем,
позабывший значенье Бог весть где затверженных слов.
Поднимались стволы. В перекрестьях - и сердце, и струны.
И мелькали в досье Кришна, Биттлз, и даже Иисус.
И тянуло коричневым тленом вдоль улиц неюных,
и, сжимая гитару, я думал, что скоро проснусь.
Уцелевшие руки - в исколотых, сросшихся венах -
наливались теплом, покидали колючие стены;
безымянные пальцы вплелись в золотые объятья,
и сквозь грустный туман - улыбались мне старшие братья.
А потом - наши песни играл королевский оркестр.
Лишь тому, за что жили мы, в них не оставили места.
Снова золото было: во рту, на ушах и в карманах.
Позже тех златоустов я видел среди наркоманов.
Я бегу, я стараюсь услышать обрывки мелодий,
запах нашей весны среди лихо звучащих пародий,
все пытаюсь словить недозволенный кайф ностальгии:
у божественной бронзы и лица и песни - другие...
Я и сам потонул - отворяющий многие двери -
в невозможной любви, или в том, чему больше не верю,
в одиночестве или безумьи отчаянья певших.
Но не стоит жалеть. Это - просто судьба уцелевших. |
