Дмитрий Воронков
Итак, есть две гитары у меня,
как в том романсе, что из Аполлона,
одной пристали струны из капрона,
другой - из стали. Струнами звеня,
мои гитары звали на коня
кого-то (тех уж нет), иных, маня,
влекли под сень платана и Платона
во мраке ночи и при свете дня.
Пока гудит усталая струна
звучанием последнего аккорда,
Хотя рука от струн отстранена
уже, душа еще отстранена,
ей в одночасье сладко, больно, гордо
и одиноко. Запечатлена
провиденьями Бога или черта
не ведает сомнения она:
так музыка свергается одна,
и вглубь и ввысь, до неба или дна
за край душеспасительного борта.
Не надо останавливать момент
восторгов шумный аккомпанемент
излишен наблюдением наружным
и по сему мне кажется ненужным.
Не нужно микрофонов и кассет,
нечетких фотографий из газет
струне не нужно вплоть до некролога
(она у нас такая недотрога).
С капроновою ленточкой в косе,
а может быть она совсем другая:
с капроновою лескою в руке,
в руке коса, но более тугая,
и на стальной точеной полосе,
как рябь на опостылевшей реке,
как мелкий дождь на взлетной полосе,
блестит роса. Кровавая заря
уж занялась. Не видит и не слышит
ее никто. Она уже не дышит,
и нечего приглядываться зря -
она придет сама, покой даря,
и по душе стальным пером попишет. |
