Дмитрий Воронков
Раз после работы, что можно простить,
по пятнице три мужика
решили портвейном судьбу подсластить,
на бревнышке возле ларька.
Володька Протасов был парень не прост,
играла в нем жаркая кровь,
ему обязательно нужен был тост,
и пил он всегда за любовь.
Умел открывать он бутылки о бровь,
считал что все в жизни - вранье,
что жизни дороже и больше любовь,
раз жизнь отдают за нее.
Уж, если настигнет, то только держись,
и белые тапки готовь,
что шутка пустая и скучная жизнь
была бы, когда б, не любовь.
Серега, сидящий его визави,
отметил, что, больше того,
искусство, оно еще больше любви,
придуманной для лишь него.
Ведь, как дорогое вино и духи,
любовь умирает, оно ж
в веках вслед за ней оставляет стихи,
что ранят сердца, словно нож.
Продолжил он мысль, помочившись на куст
и вновь разливая вино,
что архиважнейшим из прочих искусств
для нас остается кино.
А третий, не помню как звали его,
сказал, что искусство продукт,
придуманный, чтобы развлечь естество,
когда ты одет и обут.
Ведь если морозно и хочется есть,
как тыква, пуста голова,
то жизнь такова, какова она есть,
и больше - никакого.
Хозяйка ларька Молоткова Любовь
ларек на замок заперла,
она-то, конечно, была за любовь,
но пили уже из горла.
И длился их спор, пока лился портвейн,
его был изрядный задел,
пока на рассвете живой соловей
в ветвях о любви не запел.
Наспорились всласть, до бесчувствия ног,
муссируя данный вопрос,
пока их, почти неживых, воронок
в туманную даль не увез. |
